Сопротивление памятью: что такое мемориактивизм?

Вы могли заметить, что в соцсетях и на сайте мы часто пользуемся словом «мемориактивизм». Этот термин появился недавно и сразу нам понравился: им можно емко обозначить то, чем занимается Мемориал и его единомышленники. Сегодня рассказываем об этом понятии: что такое мемориактивизм, когда он появился, кто его изучает и как можно стать мемориактивистом самому.

История вопроса

Термин memory activism появился в академическом лексиконе недавно. Дженни Вюстенберг, одна из лидеров дисциплины memory studies, предлагает такое определение:

стратегическая коммеморация прошлого с целью оспорить (или защитить) доминирующие представления о прошлом и институции, в которых воплощаются эти представления.

Мемориактивизм работает с «чувством прошлого» в настоящем, а не пытается установить, «как было на самом деле». Вместе с тем в современной исторической науке тоже существует понимание, что объективная истина о прошлом недостижима, и внимание исследователей направлено на сами средства производства и распространения исторического знания, в том числе и мемориальную культуру. Поэтому мемориактивизм в последние годы стал предметом пристального исследовательского интереса.

«Активистский поворот» в исследованиях памяти, как это названо в предисловии к сборнику Routledge Handbook of Memory Activism, связан с «культурными войнами» или «войнами памяти» в США и не только. Так, одним из мотивов волнений под девизом «black lives matter» в 2020 году стала борьба с коммеморацией рабовладения и колониализма. Многие памятники генералам Конфедерации, защищавшим рабовладение в Гражданскую войну в США, были тогда снесены активистами, а еще больше демонтировано местными властями на фоне общественной кампании по переоценке истории. Подобные же конфликты происходили и происходят, например, в Британии вокруг памятников Сесилю Родесу и другим колониальным функционерам и бизнесменам бывшей империи.

Само явление уничтожения памятников, разумеется, не новое. Судьба некоторых монументов — отражение политической истории: например, конный памятник Генриху IV в Париже был уничтожен во время революции 1792 года, но после реставрации монархии Бурбонов воссоздан и поставлен на прежнее место, где и находится до сих пор. А вот снесенные тогда же в революцию статуи трех Людовиков восстановлены не были.

Но все же мемориактивизм — феномен современной истории. Историк Пьер Нора писал, что в традиционных сообществах с его тесными горизонтальными связями память «проживается» как часть повседневности. В современности — с разрушением этих сообществ и развитием медиа — возникает публичная память, ее хранителями становятся институции. Возникает напряжение между «низовой» памятью и институциональной, которое может разрешаться разными способами.

Стратегии мемориактивизма

С одной стороны, активизм может быть конфликтным по отношению к «официальной» публичной памяти, как в примере со сносом памятников.

На постсоветском пространстве таких ситуаций было гораздо больше, чем в американском контексте BLM. Как минимум потому, что тоталитарные государства XX века особенно преуспели в конструировании официальной памяти: уже в первые месяцы советской власти Совнарком распорядился (декретом от апреля 1918 года) убрать из городов «памятники, воздвигнутые в честь царей и их слуг и не представляющие интереса ни с исторической, ни с художественной стороны», и сразу развернуть работу по созданию новых памятников. Под документом стояли среди прочих подписи Ленина и Сталина, которым впоследствии возведут во много раз больше монументов, чем всем «царям и их слугам» вместе взятым.

73 года спустя снос памятника Дзержинскому на Лубянке (осуществленный мэрией под давлением толпы) стал одним из визуальных символов наступления новой эпохи. Но импульс избавления от советских монументов, а также возвращения исторических названий улицам и городам был недолгим. В российских городах топонимика по-прежнему представляет собой поминальный список советских деятелей, чьи заслуги давно забыты (если о них вообще кто-то когда-то помнил), а статуи Ленина остаются доминантами площадей. Эти типовые памятники давно сменили функцию и сейчас уже обозначают не самого вождя и даже не его идеологию: они превратились в памятники советскому прошлому как таковому. Поэтому «ленинопад», как и декоммунизация (и впоследствии деколонизация) названий, был важной частью украинской Революции достоинства, и поэтому же российские оккупационные власти восстанавливают эти памятники на захваченных территориях.

С другой стороны, активистские практики не всегда направлены против институциональных, а могут заполнять пробелы в официальной памяти или создавать альтернативную повестку. Иногда ее потом подхватывают институции.

Александр Эткинд ссылается на историю мемориализации нацистских лагерей смерти: на официальном уровне она началась не сразу и уже после того, как бывшие заключенные, которых Эткинд называет «энтузиастами памяти», стали устраивать на местах стихийные мемориалы из подручных средств. Другой пример того, как государство идет по следам активистов, хорошо известен тем, кто жил в России 2000–2010-х: это акция «Бессмертный полк», которая начиналась как низовая, но была перехвачена властями и поставлена под контроль государства, так что в итоге от нее открестились сами авторы идеи. Отличие этой ситуации от описанной Эткиндом хорошо понятно: в послевоенной Германии государство среагировало на вновь появившийся запрос, а в путинской России — присвоило общественную инициативу, кооптировав ее в собственную повестку.

Возможен ли мемориактивизм в России сейчас?

Вот всего несколько активистских практик, связанных с памятью, которые мы чаще всего наблюдаем в российском контексте.

Цветы и свечи

Кто-то приносит цветы и свечи к Соловецким камням и другим памятникам жертвам советского террора в важные даты или без особого повода. Кто-то оставляет их в памятных местах, связанных с террором. Желто-синие или другие цветы у памятников жертвам террора в дни самых страшных бомбежек украинских городов и после убийства Алексея Навального стали для многих единственным способом выразить скорбь и ярость. Так и 5 августа, в день начала Большого террора люди в разных городах приносили цветы к различным местам памяти. Иногда цветы даже пускают по воде: первого июня в Санкт-Петербурге коммунальные службы убирали цветы у Соловецкого камня в черные мусорные пакеты, а активист: ки в ответ пустили цветы по Неве.

Восстановление и очистка памятников

Некоторые активист: ки восстанавливают памятники — подкрашивают надписи, чтобы их было лучше видно, отмывают от пыли и грязи, а зимой — убирают снег и лед. В Москве надпись на Соловецком камне стала ярче только потому, что ее подкрасили активист: ки, в Петрозаводске на месте массовых захоронений в Красном бору надписей не было видно почти совсем, пока активист: ки не восстановили их. А на кладбищах так приводят в порядок могилы — также и отмывая памятники, и очищая пространство вокруг. Если же местонахождение могилы неизвестно, памятные таблички часто приносят на ориентировочное место — вешают на деревья или кладут рядом.

Таблички Последнего адреса

Последний адрес — это широкая общественная инициатива, цель которой — увековечить память людей, ставших жертвами политических репрессий и государственного произвола в годы советской власти. На улицах разных городов можно заметить таблички с именами и датами ареста и расстрела.

С недавних пор таблички стали массово пропадать со стен. В ответ на это в разных городах активист: ки самодельно создают копии: кто-то из картона, кто-то из дерева, кто-то даже из металла! Прочитать инструкцию по восстановлению табличек или очистке их от краски или наклеек (если они испорчены вандалами) можно на нашем сайте.

Чтение имен

Чтение вслух имен людей, расстрелянных советской властью, традиционно связано с двумя датами. 5 августа, в годовщину начала большого террора, имена читают на месте массовых захоронений в Сандармохе. А 29 октября — накануне дня памяти жертв репрессий — в разных городах России и мира ежегодно проходит акция «Возвращение имен». В этот день люди выходят к Соловецким камням и другим памятникам и выстраиваются в очередь, чтобы вслух произнести имена людей, расстрелянных советской властью. В «Возвращении имен» можно принять участие и в этом году — читайте подробности на нашем сайте.

Плакаты и надпись на асфальте

5 августа в Тюмени к памятнику жертв государственного террора, который находится на территории Тюменского университета, принесли цветы и листок с именами погибших. К сожалению, сотрудник университета выбросил их как мусор (!), но у активистов был с собой маркер и они сделали надпись на асфальте «день памяти жертв национальных операций». А в Лобне активисты повесили плакат на стене бывшего лагерного отделения — оно 1942–52-м году находилось при кирпичном заводе. Надпись на плакате гласит: «На этом месте находился ГУЛАГ <...> не дать этому повториться. ГУЛАГу нет».

Конечно, это далеко не единственные способы сопротивления памятью. Самое замечательное в мемориактивизме это то, что каждый может найти в нем свой путь. Кому-то может быть комфортно принести цветы, а кому-то — подкрасить надпись на памятнике. Кто-нибудь может в целом придумать что-то свое, совершенно новое — например, однажды на табличках Последнего адреса в Санкт-Петербурге были обнаружены нарисованные портреты расстрелянных людей, сделанные по их фотографиям с сайта Последнего адреса. А недавно наши волонтеры встретили в суде человека в футболке с нашитыми табличками снесенных Последних адресов — это тоже способ сохранения и противостояния.

Если вы тоже хотите что-нибудь сделать — не забывайте делиться с нами! Присылайте видео, фотографии и истории в наш телеграм-бот @memorialtalks_bot или тэгайте нас в социальных сетях.