опубликовано: 24 февраля 2025
Украинская исследовательница Лариса Пыльгун изучает самоорганизацию и объединение украинского гражданского общества во время войны. Лариса рассказала нам о том, как она провела весну 2022 года, как придумала и проводила исследование и к каким выводам пришла. Результаты ее работы доступны на украинском и русском языках.
…В начале вторжения власть убеждала гражданских выехать из города. В СМИ, в официальных и неофициальных каналах передавалась информация: оставьте город, война — это дело военных, а не гражданских. Со временем мы поняли: Украина сегодня еще Украина только потому, что украинское общество не послушало власть и осталось там, где было. Только в виртуальных играх есть военные, у которых есть какая-то дополнительная энергия или вторая жизнь. Но реальным людям, которые взяли оружие в руки, надо есть, надо пить, нужна одежда, эту одежду нужно стирать, и чтобы стирать, надо, чтобы была вода и электричество; надо, чтобы кто-то варил суп, заваривал чай. Один человек в принципе не способен выжить, поэтому общества и появились, потому что выживать легче вместе.
Идея исследования феномена самоорганизации и объединения украинского гражданского общества во время войны у меня возникла уже во время оккупации Киевской области. 24 февраля люди, которые еще вчера отрицали возможность войны, люди разного возраста, статуса, политических убеждений включились в сопротивление врагу. Вокруг нас все делали, что могли и как могли. Самоорганизация людей поражала и масштабами, и содержанием.
Война меня застала дома, в Киевской области. В первый день войны я видела из окна своей квартиры в Ворзеле бой за Гостомельский аэропорт. На следующий день у нас пропал свет, и мы с мужем взяли документы, котов, собаку и переехали к друзьям в соседнее село. Через несколько часов Ворзель был оккупирован. Мы же оказались в зоне активных боевых действий — 6 взрослых, два подростка, два малыша, три собаки и пять котов. По счастливой случайности наш дом оказался за лесом и посадкой, и его просто не заметили военные. Но мы хорошо видели, как 3 марта военная техника на трассе расстреляла две легковушки, от которых остались груды металла и ноги людей. В каждой машине были мужчина, женщина и ребенок. Мы и сейчас не знаем, кто были эти люди.
Мы находились в зоне оккупации, в зоне активных боевых действий. В первые дни войны нам начали звонить друзья и спрашивать, чем можно нам помочь. Другие друзья звонили и спрашивали, как можно организовать помощь. Понимая все риски люди старались если не остановить врага, то хотя бы помочь тем, кто оказались в более тяжелой ситуации.
Мне звонили из разных городов друзья и спрашивали, чем помочь. Звонили из разных стран друзья друзей, просили принять машины с гуманитарной помощью. Особенно запомнились звонки с просьбами найти военных летчиков или организовать зеленый коридор на границе. Я и мои друзья к военной авиации или к границе никакого отношения не имели. Но оба вопроса были решены за несколько часов. Мне начали звонить военные летчики с вопросами: «Куда ехать?», «Что делать?»
Тогда я впервые удивилась невероятному уровню доверия друг другу. До сих пор я не знаю имен тех людей, кто помогал нам и кому помогали мы. Хотя с некоторыми мы стали друзьями. Люди — это единственное хорошее, что мне дала война.
Поскольку у нас закончились продукты, пропал свет и отопление, 6 марта 2022 года под трассой, по мы перешли в село, в котором были свои. Нас там уже ждала помощь от родственников и друзей. А также в Киеве нас ждала большая гуманитарная помощь из Польши, которая по дороге значительно «выросла». Это были продукты, вещи первой необходимости и даже натуральный кофе для меня и бензин для моей машины.
Из Киева в область мы возили гуманитарку моим маленьким Hyundai I20 по дороге, которая горела в прямом смысле этого слова. По нам стреляли из оккупированных Бучи и Ирпеня. Но мы каждый день перевозили продукты, корм для животных, средства гигиены.
Магазины и аптеки с нашей стороны Киева не работали. В Киеве тоже мало что работало. Вокруг нас было много стариков и детей. Со временем появились военные. Периодически колоннами выезжали люди из оккупации. Всех надо было кормить, одевать, лечить. Люди в оккупации тоже просили о помощи (им иногда удавалось прислать короткие сообщения).
Все необходимое доставляли в Киев, а мы отвозили в область и раздавали людям. 17 марта, на свой день рождения, я весь день искала возможность помочь людям в оккупации. Я нашла Костю — волонтера, о котором позже сняли фильм «Буча». У него гражданство Казахстана, поэтому ему удавалось договариваться с российскими военными и заезжать на территорию, которую они контролировали. Он привозил туда еду, а вывозил людей. И хоронил тех, кого находил мертвыми вдоль дороги. После деоккупации области нам сказали, что другой помощи в то время не было. Только то, что мы привозили. Мы ключи от своей квартиры передали соседям и разрешили брать все, что нужно — продукты, свечи, батарейки, спички, питьевую воду. Никогда не забуду Костины глаза в тот момент, когда он брал ключи. Он тогда сказал: «Ты же понимаешь, что я могу эти ключи не довезти?»
Еще мы неоднократно возвращались по в село, где был молочный завод. Мы привозили людям то, что было у нас, а вывозили молоко, кефир и еще какие-то молочные продукты. Коровам не скажешь, что началась война. Люди, которые остались в селе, кормили коров и перерабатывали молоко, а мы раздавали людям.
С 3 марта 2022 года мы начали документировать военные преступления, выезжая на место каждого обстрела.
Сидя в подвале во время сильных обстрелов, мы с мужем обсуждали то, что видели вокруг себя. Мы оба имели отношение к науке, к исследованиям.
Для мужа война в Украине уже третья война. И я его спрашивала: «Как объяснить то, что мы видим? Что пишут об этом книги? В других странах было так?» Он отвечал, что такого, что происходит в Украине, он никогда раньше не видел и не читал о таком.
А я понимала, что все, что я читала и слышала раньше об украинском обществе, противоречит тому, что я вижу собственными глазами, и тому, что я делаю сама.
После деоккупации и возвращения домой мы немного отдохнули от пережитого и решили зафиксировать все для истории, чтобы когда-то поисследовать. Нас поддержали коллеги, и пока у нас не было света и связи, самоорганизовались для проведения исследования. То есть мы сделали опросник, а коллеги—преподаватели его дали студентам, которые разъехались не только по всей Украине, но и по всему миру. Студенты обижались, если преподаватели не давали им задания. Они очень ответственно отнеслись к сбору данных — у меня есть все видео и аудиозаписи интервью, которые ребята взяли четко по инструкции. Таким образом нам удалось расширить географию исследования и опросить около 2000 человек. Когда у нас появился интернет и возможность работать, то нас уже ждал массив информации, который надо было обработать.
Обсуждая методологию, мы поняли, что у нас нет гипотезы, почему произошло то, что произошло. И мы решили фиксировать абсолютно все случаи противодействия врагу. Даже если бабушка вяжет носки и передает ВСУ. Поскольку мы наблюдали исключительно самоорганизацию украинцев, то решили, что действия власти нам будут интересны только в случае, если представители власти что-то делали за рамками своих должностных обязанностей. Как, например, люди из сельсовета, которые всегда были рядом и мало кто знал их должности и отношение к власти. Разве что рисковали они иногда больше.
Когда я получила массив этих интервью, я поняла, что анализировать все это очень сложно. Мы выбрали методологию оценки социальных проектов, которая позволяет найти закономерности без гипотезы. Но вскоре я поняла, что есть то, что я никак не могу объяснить и мне нужны социальные или политические психологи. Передо мной было около 2000 историй незнакомых между собой людей, часть из которых уже давно жила за пределами Украины. Это было около 2000 рассказов об эмоциях, боли, смерти, обо всем, что принесла этим людям война. И это было сложно даже читать, — я плакала.
Для меня стало неожиданностью стопроцентное включение людей в противодействие врагу. Плечом к плечу стояли люди, которые голосовали за Зеленского, за Порошенко или не ходили на выборы вовсе. Также удивляло, как люди обесценивают то, что делают ради победы. На вопрос: «Можно у вас взять интервью?», чаще всего отвечают: «Так я ничего не делаю». При этом человек вынес из дома все, что может быть полезным людям на фронте или переселенцам на новом месте. Часть заработанных денег человек обязательно отдает на армию, на то чтобы одеть-обуть тех, кто уходит на фронт, кто вернулся с фронта с ранением, даже на покупку оружия для защиты города. В каждом магазине с каждой покупки несколько копеек или гривен идет на армию. Это люди не считают помощью. Попутчица в купе поезда сказала: «Я ничего не делаю», а потом оказалось, что она врач, и всем рассказывала, что должно быть в аптечке, а чего быть не должно. И под ее чутким руководством в первое время упаковывались все аптечки, которые шли на фронт. Но она не считает это важным, не считает это чем-то особенным.
Как только люди узнали, что началась война или услышали первые взрывы, они сразу пошли что-то делать. В первые дни все научились делать коктейли Молотова, делать металлические конструкции (так называемых ежей) для того, чтобы останавливать военную технику. Тогда было жутко холодно, нужны были шапки, балаклавы. Естественно, купить этого было уже негде.
Девушка, которая зарабатывала на жизнь вязанием до войны, начала вязать балаклавы. Позже посчитали, что себестоимость одной балаклавы была €200—300, потому что нитки стоили очень дорого. Но ребята из территориальной обороны одного киевского района, очень их хвалили, говорили, как было тепло и уютно в этих балаклавах стоять в мороз на блокпостах.
Каждый делал, что мог. Кто мог готовить еду — готовил еду, кто мог выходить на улицу — выходил на улицу, кто мог в интернете сообщать миру о том, что случилось, — писали о происходящем. И самое главное, что это все было не потому, что кто-то сказал или кто-то организовал. Люди начали сами объединяться между собой, лидеров не было.
Уже в те дни было очень много телеграм-каналов, групп, чатов, где люди обменивались информацией — кому что нужно и у кого есть что-то лишнее. Я написала: «У меня есть памперсы, забирайте». Звонок: «Куда ехать?». Пока я ездила в Киев за очередной порцией гуманитарки, ко мне в область приехали за памперсами и увезли в Житомирскую область. Я этих людей не видела, у меня нет ни имени, ни номера машины. Но я точно знаю, что все попало по назначению. И точно так же люди помогали нам.
Были группы, которые ездили по городу и выбивали кирпич возле входной двери, чтобы кормить животных, которые остались в квартирах. Надо понимать, что очень многие люди 23 февраля ушли по делам и не смогли вернуться в свою квартиру. Очень многие уехали к родителям, оставили кошку на день—два—три, и потом не могли вернуться.
Были люди, которые покупали лекарства и отвозили старым, больным, раненым. Были те, кто оказывали первую медпомощь. Были те, кто вывозили людей из оккупации. Были те, кто восстанавливали электросети после обстрела. И были те, которые собирали то, что осталось от людей, чтобы родственники могли похоронить родных по-человечески.
Мне удалось привлечь психологов и даже искусственный интеллект к анализу результатов исследования. Совместными усилиями мы сделали интересные и неожиданные выводы, правильность которых я проверила со временем в работах социальных психологов. Наше исследование показало, что люди в Украине объединяются вокруг проблемы, а не вокруг лидера. Власть для волонтеров любого уровня не является целью или ценностью. Вся волонтерская деятельность выстраивается на горизонтальных связях без ссылки на организацию, должность или документ; человек добровольно берет на себя обязательство. Волонтеры помогают друг другу. Сформировались и укрепились горизонтальные связи. Исследование не выявило людей, отстранившихся от решения проблем, вызванных войной. Самоорганизация граждан более эффективна, чем официальная власть. Поведение украинского гражданского общества определяется менталитетом, который сформировался сложной историей Украины. Украинцам уже присуща высокая ценность свободы и склонность к активному протесту против не устраивающих их режимов.