Пять фильмов о Большом терроре

Пережившие Большой террор оставили о нем огромное количество свидетельств — дневников, мемуаров, художественной прозы — но кинохроники тех событий практически не существует, ведь советская власть не стремилась документировать собственные преступления. Киносвидетельства приходилось создавать с нуля, и только в перестройку, когда государственный контроль за кино ослаб, режиссеры смогли прямо обращаться к этой теме. К годовщине начала Большого террора 5 августа мы вспомнили пять ярких фильмов, чьи авторы с разных сторон попытались подступиться к страшному прошлому.

«Покаяние», режиссер Тенгиз Абуладзе, 1984/1987

Поворотный фильм для работы с исторической памятью в СССР: в хрущевские и брежневские времена сценаристы и режиссеры могли осторожно затронуть вопрос о судьбе советских военнопленных, попавших в ГУЛАГ, могли завуалированно намекнуть на историю репрессий, но до Абуладзе не было картин, где государственный террор стал бы основной темой. Дело происходит в грузинском городке, сюжет открывается похоронами всенародно любимого мэра. На руках покойного — кровь людей, убитых без вины и без суда, но почти все делают вид, что этих преступлений никогда не было. Как многие режиссеры в эпоху застоя, Абуладзе маскирует высказывание о реальности под метафизическую абстракцию: действие происходит в условном «городе N», а аресты производят не НКВД-шники в фуражках, а рыцари в латах. Цензоров не обманули эти хитрости, и несколько лет «Покаяние» было запрещено к показу. Премьера прошла только в 1987-м, и картина на грузинском языке стала эмблематичной для перестройки по всему СССР.

«Кома», режиссеры Борис Горлов и Нийоле Адоменайте, 1989

Недолгий период, когда в российском кино уже стало можно снимать все и средства на это еще находились, породил массу фильмов о мрачных сторонах (пост-)советской жизни, которые до того были в зоне умолчания. По науке этот тренд называется гиперреализмом, но в советское время реализм признавали только «социалистический», так что многие зрители к прямому разговору на трудные темы оказались не подготовлены. И криминально-бытовые драмы на современные сюжеты, и исторические фильмы вроде «Комы» получили в прессе перестройки и 1990-х уничижительное название «чернухи».

Но как можно «очернить» Большой террор? «Кома», снятая на «Ленфильме» в последние годы «диктатуры пролетариата», как раз и показывает, какая тонкая перемычка отделяла внешнее благополучие советской жизни — где, как в соцреализме, хорошее якобы боролось с лучшим — от ее чудовищной скрытой изнанки. Главная героиня всего лишь решается почитать Цветаеву на вечеринке — и вот ее уже везут в лагерь, где жизнь ничего не стоит. Мутное монохромное изображение болезненного желтоватого оттенка придает картине атмосферу фильма ужасов. Понадобилась петербургская декадентская традиция, чтобы дойти до предела в изображении государственного садизма СССР: уже после «Комы» Александр Рогожкин снял «Чекиста» о начале 1920-х, а Алексей Герман — «Хрусталев, машину!» о последней волне сталинского террора.

«Прорва», режиссер Иван Дыховичный, 1992

Герой картины Дыховичного, писатель, пытается подобрать слово: «бездна, пропасть, черная дыра… сейчас того, чего боятся все, нет. Оно — ничто. Но ничто, которое втягивает и уничтожает». Сценаристка Надежда Кожушаная находит словечко «прорва» для обозначения этой прорехи в реальности, бездны, в которую боятся посмотреть герои — но которая, однако, сама внимательно их высматривает и засасывает по одному. Фильм сосредоточен на сталинской элите и производит такой эффект, которого добивался Лукино Висконти в картинах о фашизме: сексуальность здесь соединяется с влечением к смерти, и номенклатура вместе с прикормленной интеллигенцией заливает глаза алкоголем, чтобы не видеть бороздящих по Москве воронков.

«Француз», режиссер Андрей Смирнов, 2019

Посвященный памяти Александра Гинзбурга, фильм Андрея Смирнова разворачивает свое действие на фоне оттепельных надежд конца 1950-х. Француз Пьер — потомок русских аристократов и убежденный коммунист — приезжает в послесталинскую Москву, общается с прогрессивной богемой и одновременно пытается найти отца, который так и не выбрался в эмиграцию и в конце 1930-х вместо Парижа попал в лагеря. Смирнов не показывает зверств — даром что действие происходит уже после сталинской эпохи — и даже не особенно стремится к полной исторической достоверности. «Француз» остается частной историей, а не фильмом о времени — и отсюда его условный киноязык: мы смотрим словно бы экранизацию сна или далекого воспоминания.

«Капитан Волконогов бежал», режиссеры Наталья Меркулова и Алексей Чупов, 2021

Законченный и показанный публике всего за несколько месяцев до февраля 2022 года, «Капитан Волконогов» проводит недвусмысленную параллель между концом 1930-х и началом 2020-х. На экране уже не реализм: дела давно минувших дней преломляются эстетикой путинской эпохи (от музыки до дизайна и моды), когда советское опять оказалось в тренде. Достаточно ли такого художественного жеста для критического высказывания? Режиссеры Меркулова и Чупов не могут не поддаться обаянию зла — НКВДшников играют красивые артисты, наряженные в стильные пунцовые штаны, как модели Гоши Рубчинского, да еще за кадром играет Shortparis. И тем не менее зло остается злом, а отказ авторов от строгого историзма подчеркивает — оно остается близко.